— Он, конечно, или Рыжий.
— А если бы я “клюнул”? Что тогда?
— Лёнька бы не допустил. Да и я лишь забавлялась. Когда не получился номер ночью, он придумал заснять тебя на берегу в подходящий момент для всеобщего обозрения. Надо же ребятам позубоскалить. Вожак был уверен, что после происшедшего я буду вспоминаться тебе, ты не выдержишь и полезешь обнимать меня. Тут они, предварительно щелкнув аппаратом, из кустов бы и вылезли. Ему хочется унизить тебя. Лёнька явно ревнует меня, чувствует, что ты мне нравишься. Он давно меня “клеит”, но напрасно. У меня в душе тоже что-то есть, не думай, что я… Слышала о нем: одну хорошую девчонку поматросил и бросил. Теперь задумал на меня перекинуться. Ничего у него со мной не выйдет. Но как ты могла дать согласие на такие опыты?
— Мне самой было интересно узнать, кто ты есть на самом деле. Не верила я тебе.
— А о Лёньке еще надо подумать: если он колдовать учится, можно ли с ним даже разговаривать. — заметил Серафим. — В прежние времена…
— Я знаю, — кивнула Рая, — читала. Не думай, что я такая уж темная.
— Грамотных сейчас много. Однако духовно слепых полно. Читают чепуху во вред душе. Без святых книг нынче спастись нельзя — так старцы учат.
— Ты опять с проповедью? Лучше скажи, что мне делать?
— Я уже сказал, но ты не услышала.
— Освятить дом?
— Да. В одной квартире начали летать тарелки, сковородки, утюги. Позвали батюшку. Он освятил жилье. Хозяева исповедались, причастились. Все стихло. Пришла соседка. Хозяйка с ней и поделилась радостью: как хорошо теперь, спокойно. Соседка согласно закивала: “Да-да, но это надо закрепить” — и стала окроплять углы своей заговоренной водой. И тут опять началось невесть что, да с еще большей силой.
Вновь позвали батюшку, опять освятили все. И вновь возник мир. Больше хозяйка соседку на порог не пускала. Об этом сам батюшка рассказывал.
— Остерегайся-ка ты Лёньку, — вдруг повелительно сказала Рая и пояснила: — Теперь от него хорошего не жди.
— Жалко его, ведь он, говоришь, славным был. Да и ребят, которые к нему тянутся, жалко. Слепые щенки. К чему приучат, так и будут жить. А откуда ты знаешь, что он колдун?
— Каждый раз, как приходит, что-нибудь в доме оставляет: узелки, косточки. Я даже боюсь его. Порой мне кажется, что он уже надо мной имеет какую-то власть.
— Исповедуйся, причастись, освяти квартиру и, конечно, сама молись. Вся власть его над тобой и кончится.
— Дал бы Бог. Но я молиться не умею.
— Я тебе краткий молитвослов дам.
Серафим вынес из дома маленькую книжку и протянул ее Рае.
— А Лёню лучше в дом не пускай.
— Теперь ты ревнуешь?
— Нет. Смотри, как бы у тебя сковородки летать не стали. Так прямо и скажи: “Не хочу, чтобы колдун ходил ко мне”. Может, очнется.
Несколько дней никто не звал Серафима, да и ему самому не хотелось никого видеть. Он прокручивал в своей памяти эпизоды прошедших дней.
— Рая права: во всем была западня. Но цель у Лёни не просто посмеяться надо мной, а над той Истиной, которую я пытался им передать. Да, идет война, битва каждое мгновение, за каждую душу. Дело не во мне. Что я? Я могу исчезнуть для них. Уходить на день в лес, на рыбалку, закрывшись в доме, читать, читать. Но не будет ли это бегством с поля боя? Почему-то Бог дал мне в это лето оказаться здесь, в этой деревеньке. Может быть, Он чего-то ждет от меня? Но что я могу? Ребята засыпали меня вопросами, живущими в них, а я сказал: “Думайте сами” — и сбежал, дезертировал, оставив их под опекой Лёни. Разве не так?
Да, я пытался что-то пролепетать, а потом испугался, увидев, что передо мной непробиваемая стена. Однако мой святой говорил: “Сей при камне, сей при дороге, Господь даст, где-нибудь и прорастет”.
Пред мысленным взором Серафима вдруг всплыла надпись на арке, сделанная из газового баллончика. Обычно он проходил мимо, не читая заборных творений. Но эти два слова бросились в глаза и запечатлелись глубоко в памяти. Вряд ли они были начертаны ради забавы или как сатанинский призыв. Серафим воспринял их как крик чьей-то раненой души, а может быть, и стон целого поколения.
Зловещие буквы взывали, как сигнал SOS с тонущего корабля: “Ничего святого”.
Хотелось найти этого беднягу, протянуть ему руку, обнять. Но как найти его в миллионном городе?
“А разве деревенские ребятишки не такие же обманутые? Разве у них не похитили святынь? Жалко и Рыжего, и Раю, и Лёню. Но что я могу сделать для них?”
Взгляд его устремился к иконе преподобного Серафима, где тот стоял на коленях на камне, вымаливая нас.
“Боже, милостив буди нам грешным!”
И так тысячу дней и ночей.
Конечно, моя молитва слаба и рассеянна. Но, может быть, для молитвы за них и направил меня сюда Господь?”
Серафим встал на колени перед иконой Спасителя и стал молиться. Молился он долго, кладя поклоны, пока не зазвенел будильник.
Серафим приучал себя жить по графику, чтобы больше успеть. Будильник напомнил ему о поручении тети сходить в магазин за хлебом. У прилавка он встретился с Лёней.
— Чего не приходишь? — как ни в чем ни бывало спросил тот.
— Куда? — К нам. Мы каждый вечер на берегу костер разжигаем- Приходи. — Зачем? — Как зачтем? — Вы каждый раз из меня забаву устраиваете.
— Ну что ты?! Какую забаву? Все, что ты говоришь, нам интересно.
— Ой ли? — Приходи, приходи! — Лёня хлопнул Серафима по плечу и удалился.
Серафим задумался: “Идти или не идти к ним? Для чего? Мои попытки — глас вопиющего в пустыне. Тем более они вновь могут что-нибудь затеять, пытаясь превратить меня в шута. Схватка продолжается- Боже, милостив буди нам грешным. Господи, помоги мне исполнить волю Твою”.